Александр Кирш*.
Экономическое электричество
Тезисы политэкономии трудного времени,
или Бессистемные заметки для президентов, [премьер-]министров, а также неиспорченной молодежи
(то есть кроме студентов экономических специальностей)**
*См. www.samoe.in.ua (и об авторе, и от автора)
** Рисунки Виталия Лотоцкого
Самая примитивная модель экономического электричества достаточно проста и давно известна: взять в долг 1; потом взять в долг 2 и из них 1 вернуть первому кредитору; потом взять 3, а вернуть 2; взять 4, а вернуть 3 и т. д.
Если пренебречь процентами, доверием-недоверием и бренностью человеческой жизни (хотя потомки столь славное дело могут продолжить), имеем постоянный + 1; то есть вариант бесконечной жизни в долг — с досрочным и полезным использованием, так сказать, «энергии конца света». После этого конца отдавать ничего никому уже будет не надо, вот он все долги и погасит.
Но это — электричество не от сети, а как бы от батареек. От сети же получается, когда механизм экономического электричества реализует государство, и называется он тогда инфляцией.
Недостатки инфляции несомненны, как несомненно и то, что током тоже можно убиться.
Значит — все дело в умелом использовании и технике безопасности.
Включение печатного станка, или — если отвлечься от наличных купюр — использование нулевой ставки рефинансирования (или почти нулевой), как в сегодняшних США, да и не только там,— есть, по сути, тот же заем, только принудительный по отношению к кредитору — населению страны. Возврат долга осуществляется через социальные/компенсационные выплаты, ради которых аналогичным же образом берется (печатается-рефинансируется) долг новый — и т. д. до бесконечности (точнее, до вышеупомянутого конца света).
Обилие нулей на купюрах всегда может перечеркиваться регулярными деноминациями или же просто включением в состав названия денежной единицы слова «тысяча» или слова «миллион».
И поскольку социально компенсируется при этом, естественно, не все, то денежная масса в сопоставимых единицах нарастает не просто в геометрической прогрессии, а как сумма ряда, каждый следующий член которого меньше предыдущего. То есть речь должна идти о бесконечно убывающей геометрической прогрессии, имеющей, несмотря на всю свою бесконечность, совершенно конечную, как известно из алгебры, сумму (кто не помнит, S = а1 : (1 – q), впрочем — какая разница...).
Каждое новое «включение» означает начало нового ряда, тоже конечного по сумме, хотя и бесконечного во времени.
И — ничего страшного, если всё в руках у грамотных, а не у тех, кто сует пальцы в розетку, дискредитируя Закон Ома (а на самом деле — лишь подтверждая его).
Кстати: противников экономического электричества принято условно называть монетаристами, а сторонников — (еще более условно) — [нео]кейнсианцами.
Так вот, все это была присказка; сказка же будет впереди.
Итак:
1. Деньги, спрос, производство
Вначале — еще одно лирическо-математическое отступление в продолжение темы бесконечности.
Имеет ли вообще некую конкретную ценность бесконечно огромное (ну, допустим!) количество бесконечно дешевых (продолжаем допускать) денег или это просто пыль?
Да, имеет, нет, не пыль — как не пыль (и не нуль) совершенно конкретное число е (» 2.72), являющееся единицей с бесконечно малым приращением, возведенной в бесконечно большую степень, и ставшее — по сути — основой натурального логарифмирования (так называемый «второй замечательный предел»).
То есть было б к чему бесконечность притулить (например, к себестоимости монеты) — и она тут же обретает вполне реальные очертания; когда же бесконечность на самом деле конечная (см. выше), общий нуль не грозит тем более, хотя стремление всей ценности растущей денежной массы к менее чем утроенной (это мы про е) ценности кусочков никеля — действительно имеющее место, если другие факторы не работают,— надо бы учитывать.
Кто не понял, может не расстраиваться: всё дальнейшее с этим все равно [почти] не связано, а отступление, тем временем, закончилось.
Теория же экономического электричества зиждется на постулате, согласно которому для выгодности чего-либо производства необходимо и достаточно, чтобы на потенциальный результат этого производства имелся потенциальный платежеспособный (!) спрос.
«Необходимо» — это значит, что коль такого спроса нет, то производство бессмысленно; а «достаточно» — означает, что коль такой спрос есть, то производство смысл обретает.
Если сказанного не признавать, можно смело идти в условные монетаристы, повторяя не имеющие сюда отношения мантры насчет того, что чем больше денег, тем каждая денежка меньше стоит; ну а если с постулатом «где спрос, там и производство» все же согласиться, то ко всему последующему он приведет сам собой: больше денег — больше спроса, больше спроса — больше смысла не только повышать цены (да, это неизбежно), но и вообще что-то делать, а раз появляется больше товаров (вот он — обещанный другой фактор!), то каждая денежка становится дороже/обеспеченнее, хоть и задним числом. Мансы... виноват, мантры получаются те же, но ровно наоборот.
Отвлекаясь же от того, что в старину почему-то называлось политэкономией, и возвращаясь к суровым баранам нашей действительности, имеем вот что.
Увеличение количества денежной массы позволяет, с одной стороны, решить социальные задачи (получение даже обесценивающихся денег для их получателей, не имеющих накоплений, есть чистый плюс, хоть и меньший, чем если бы деньги еще и не дешевели); с другой же стороны, и это не менее важно, как раз благодаря своей социальной направленности оно обеспечивает попадание денег именно к тем, кто немедленно будет их тратить, а не накапливать и не менять на валюту, особенно в условиях объективно низкой — при обилии дешевых денег — ставки процентов, начисляемых на депозитные вклады (которой на всякий случай можно еще и волюнтаристски поставить верхний ограничитель), и (внимание!) обязательной принудительно высокой маржи в обменных пунктах (т. е. с нижним ограничителем).
Тем самым общество получает возможность сочетать решение социальных задач и возрастание спроса, включая главного — государственного, спрос же («возглавляемый» госзаказами) стимулирует производство, делая его и востребованным, и выгодным.
Параллельно правительственно-банковская политика дешевых денег (то есть почти бесплатное кредитование не только банков, но и банками предприятий) обеспечивает инвестиционный рост, благодаря чему выгодность производства возрастает и дополняется реальной возможностью его расширения; ну а банки будут богатеть не за счет сверхвысоких процентов (что возможно лишь по их собственным средствам, а не по взятым под почти такие же проценты), а вследствие большей массы кредитов, как и положено (в менялках — см. выше — наоборот).
Развитие производства, в свою очередь, приводит к обострению конкуренции, являющейся следствием роста товарной массы. В результате растут требования к качеству продукции, а значит — возрастает потребность в закупке квалифицированного труда, то есть увеличение занятости сопровождается ростом зарплаты вследствие возрастания его, труда, дороговизны.
Повышение удельного веса зарплаты в цене означает движение в направлении социальной гармонии, тоже обеспечивая возрастание спроса и — через него — опять производства.
Низкий — вследствие обилия денег — курс национальной валюты способствует при этом экспорту, облегчая за рубежом закупки отечественной продукции, и препятствует избыточному импорту, то есть опять-таки работает на национального производителя. «Пропуск» (экономический смысл) в такой ситуации получает в основном лишь «импорт для экспорта» (то есть в виде закупок сырья экспортерами).
Далее — по мере возрастания товарной массы — курс постепенно уменьшается, чему также способствует снижение необходимости дальнейшего насыщения рынка дешевыми деньгами. Достигаемое товарно-денежное равновесие характеризуется ростом (по сравнению с исходным уровнем) и товарной, и денежной массы; не обеспеченные деньги становятся обеспеченными, как уже было сказано, задним числом, ну а курс нацвалюты вследствие роста ее покупательной способности постепенно, но непрерывно нормализуется и стабилизируется вместе с ценами — как в сказке.
Спрос на инвалюту потихоньку падает, поскольку товарная масса догнала денежную; уменьшается и обменная маржа — как в силу упомянутого объективного фактора (ажиотажа уже нет), так и вследствие прекращения необходимости ее директивного взвинчивания, дополнявшего естественное.
При этом даже до достижения нормализации/стабилизации рост цен отстает от роста денежной массы, чему способствуют и попадание части денег все-таки в отложенный спрос (то есть часть эта на цены не влияет), и рост количества товаров, потихоньку догоняющий рост количества денег. Если первый фактор относительно негативен (налог на недопотребление), то второй абсолютно позитивен.
С другой стороны, индекс (увеличение в %) количества денег отстает на том же этапе от индекса зарплат: ведь увеличивается (см. выше) удельный вес оплаты труда в цене — при том, что удельная прибыль (то есть на единицу продукции), наоборот, падает по мере роста прибыли абсолютной вследствие расширения производства.
Итак, даже до гармонизации рост цен отстает от роста денежной массы, а последний — от роста зарплаты, чем обеспечивается наверняка опережающий по сравнению с ростом цен рост оплаты труда, что означает увеличение реальных доходов.
Описанная идеальная модель вполне позволяет иметь даже запас прочности на случай катаклизмов, однако она, безусловно, может портиться конкретной практикой ее применения (вследствие сочетания, например, коррупции с глупостью, а неповоротливости «вверху» — с нетерпеливостью «внизу»), но суть этой модели в чистом виде все же именно такова, как описано выше.
В любом случае неизбежно социальная экономика 3-го тысячелетия от Р. Х. уже выросла из коротких штанишек жлобского монетаризма времен Фридмана/Пиночета, что и продемонстрировал действующий кризис, являющийся по своей сути кризисом мирового монетаризма. У какового чистого монетаризма в его голо-оголтелом виде и стран-сторонниц-то серьезных уже не осталось (кроме имеющей возможность роскошествовать энергобогатой России, но уже и в России он вызывает недоумение, ведь кормит-то ее, энергоэкспортирующую, как раз мировая инфляция).
Рынок, между прочим, существует не в космосе, а в реальной жизни, где кроме него действует еще масса других интересных факторов.
Попытка же соединить несоединимое в неком социал-монетаризме (украинская — и даже американская! — жизнь не по средствам, причем даже не по нарисованным) привела к тому, к чему не могла не привести.
Нет уж: монетаризм — так монетаризм.
Раз деньги должны быть дорогими, курс нацвалюты высоким, а эмиссия — никакой, то страна с нескандинавским уровнем экономики про всяческие социальности с бабушками-дедушками/врачами-учителями должна забыть или не морочить голову со своим «монетаризмом», на который она по-настоящему попросту неспособна.
А то «лишних» («необеспеченных») денег нет (по науке)*, производства тоже нет (потому что нет денег), а правительству хочется всем всё дать — и не рисуя, и не обеспечивая, и не стимулируя. Так не бывает, а что бывает, если попытаться, мы уже знаем, теперь умные.
*На самом деле — не совсем нет. Когда очень надо — «целевое» рисование спорадически таки происходит. Правда, бессистемное, кокетливо-трусливое, отчаянное (по острой нужде), стыдливое и оттого — постыдное...
От такого «монетаризма» Фридман в гробу переворачивается...
Разумеется, альтернативой собственным дешевым деньгам может выступать получение кредитов из-за рубежа. Однако они всегда будут сопровождаться антипротекционистскими условиями, тратиться на возврат прежних кредитов и на принудительные услуги, оказываемые самими кредиторами, а главное — должны возвращаться, еще и с процентами.
Причем возвращать надо будет тогда, когда скажет кредитор, а не когда позволит экономическая ситуация. Это не кредит у населения, практически взятый в виде эмиссии, возвращаемый «сам собой» — по мере обретения деньгами всё большей покупательной способности, возвращающей им истинную силу.
Это и не кредит у Нацбанка под нулевой процент, который если и подлежит возврату, то тут же может обновляться в еще большем размере, что позволяет, в принципе, делать зачет между таким «возвратом» и частью новой выдачи...
В общем, чересчур увлекаться получением зарубежных кредитов (от МВФ etc) могут лишь временщики, действующие по принципу «чем хуже после нас — тем лучше».
При этом ценовое давление на товарную массу кредит оказывает точно такое же, что и собственные эмитированные деньги, а то, что он не уменьшает курс нацвалюты — условно и относительно: после возврата кредит этот все равно будет замещен допечаткой — и давно заслуженный всплеск курса валюты иностранной все равно произойдет.
Ну а резкий всплеск курса, как и всплеск инфляции вообще, это гораздо хуже, чем инфляция постоянная: никакой пользы инфляция тогда не приносит (задним числом спрос не создать, и всё, что могло остановиться,— уже остановилось), однако комплект вреда дает полный, усиленный шоком и внезапностью, отчего на смену убиению экспорта (вследствие былого искусственно высокого курса нацвалюты) грядет — в качестве следующего этапа — искусственное убиение импорта (даже критического!) вследствие внезапного роста теперь уже курса инвалют.
Поэтому ручное сдерживание курса и естественных процессов, с этим связанных, дает (особенно когда инфляцию [вследствие] затрат путают с инфляцией [вследствие] спроса)* только временный эффект, ибо такая политика не стимулирует производство, а лишь откладывает последствия его сворачивания, обуславливая неизбежное внезапное «разжатие пружины», влекущее последствия уже гораздо худшие.
* Кстати, и при избыточном спросе есть свои нюансы. Он может быть, как в СССР, основан не на избытке денежной массы, а на принудительно искаженной структуре цен, из-за которой наличие неоправданно дорогих товаров сочетается с наличием неоправданно дешевых и лишь поэтому тут же разметаемых.
Борьба с курсом аналогична борьбе с градусником вместо борьбы с болезнью: больного запихивают в холодильник, температура падает, но...
Отсутствие же необходимой для восстановления экономических процессов денежной массы аналогично обескровливанию организма, низкая температура которого ни о чем хорошем не говорит.
Ну если бороться не с термометром, а с болезнью, то отклонение курса от желаемого должно восприниматься как диагноз, а не как самоцель для всеобщей атаки, подлежащая уничтожению.
Сегодняшняя политика дорогих денег привела к тому, что и получать их (как кредит) стало невыгодно, и возвращать — сложно (вследствие чего и депозиты оказываются под угрозой). В результате — разрушается банковская система, которая все больше ориентируется не на кредитование, а на валютный обмен, т. е. не вливает деньги в экономику, а наоборот — их вымывает, убивая остатки платежеспособного спроса и помогая тем, кто не хочет ничего покупать. Причем в этой своей вредительской функции банки работают как раз не на прибыль от единственной, но редкой операции, а на массу оборота, и тут их процент (в виде маржи) уже удивительно низок, еще и официально ограничен сверху (см. выше). Словом, всё — против родной экономики, лишь бы деньги оставались дорогими и не могли на нее работать.
В качестве аргумента против перманентной эмиссии выдвигают порой и то, что, наоборот, должно бы доказывать ее необходимость,— большое количество денег, остающееся (несмотря ни на что) на руках у населения, точнее в кубышках. Мол, будь в стране крепкая национальная валюта без эмиссионно-инфляционных угроз и, следовательно, крепкая банковская система, эти деньги пошли бы в банки и работали бы на экономику.
Не останавливаясь на том, что крепость валюты и крепость банковской системы это все-таки не совсем одно и то же (как и на том, что деньги в банках сначала работают на сами банки, а уже потом на экономику), отметим следующее.
Хранение в кубышке от катаклизмов не спасает, и уж если инфляции в силу объективных факторов суждено быть — то ли в форме признания ее через эмиссию (самый естественный способ экономического выживания при кризисах), то ли из-за самих «непризнанных» экономических процессов (экономику ведь не обманешь и в «признании» кризисы не нуждаются), то хоть в банке «таком», хоть в банке «такой» — деньгам не уберечься! А потому — здесь скорее надо говорить об иррациональном поведении отдельных «узких масс», но не об экономической логике, ну а делать ставку на иррациональное — тоже иррационально.
Вытолкнуть же эти деньги на рынок и заставить их действительно работать на экономику может лишь стабильная инфляционная угроза, постепенно материализуемая через эмиссии (инфляцию не порождающие, а лишь придающие ей некую полезную планомерность — вместо шокирующих и потому бесполезных спорадических резких скачков).
Разумеется, речь при этом должна идти опять же о сочетании эмиссии с принудительно высокой обменной маржой — хотя бы на европейском уровне, а иногда, возможно, и немного повыше (на случай, если рынок ее огромность вдруг не обусловит сам), иначе нацвалюта будет не тратиться, а просто обмениваться.
«Вливание крови» (насыщение рынка денежной массой, которая экономике объективно необходима) может облегчаться не только психологически — вышеупомянутыми перманентными деноминациями (изменениями масштаба цен с зачеркиванием нулей), но и технически — денежной реформой (с возможным изменением названия нацвалюты), означающей неадекватный обмен (то есть фактически опять же «налог на недопотребление»): чем больше осталось непотраченных старых денег, тем по худшему курсу (сверх определенных сумм) они меняются на новые (одной, максимум двух таких реформ — вполне хватит).
Особенно страдают при подобных реформах иностранцы, накопившие некие запасы подлежащей «обновлению» наличной валюты и лишенные возможности ее обменять на новую (что, возможно, еще ожидает неамериканских накопителей долларовой [США] наличности— см. Приложение 1.)
Реформа обязана сопровождаться мораторием на обмен наличной нацвалюты на инвалюту и обратно (как перед «обновлением», так и сразу после), а, к примеру, командировки в этот период будут оплачиваться из наличных запасов СКВ предприятий (для «гос» — государства); безналичные же валютные потребности — за счет имеющихся у предприятий валютных средств (или ожидаемых, а пока — взятых в кредит).
На этой веселой ноте, сторонникам [кладбищенской] стабильности недоступной, закончим первую часть и отправимся ко второй.
2. Затраты, потребление, налоги
Оглянемся немножко назад.
Еще в начале 90-х ломка старого строя в бывшем СССР, переход всего на новые рельсы, уничтожение худо-бедно налаженных хозяйственных связей, всеобщее неумение, неподготовленность, неандертальская дикость, больше не прикрываемая лоском, нарисованным благодаря распродаже недр (навар от которой когда-то делили на всех), достаточно эффективно привели к мгновенной разрухе.
По меткому выражению российского банкира Виктора Геращенко, рыбку внезапно решили пересадить из ухи в аквариум, но она к этому была немножко не готова.
Работать стало невозможно — выросли затраты. На купить, научиться, переделать, продать, переучиться и перепеределать. Цены выросли до небес, удельный вес оплаты так называемого труда в этих ценах упал до неприличия, что-то купить человеку стало невозможно.
Искусственный избыток спроса превратился в реальный избыток предложения, а инфляция [из-за] спроса как раз тогда и превратилась в инфляцию [из-за] затрат.
В этих условиях внезапной и резкой ломки наиболее отчетливо и ясно проявился тот факт, что и снижение затрат, и спрос необходимо дополнительно стимулировать. В том числе — адекватным этим задачам механизмом налогообложения.
С учетом сказанного (давить затраты, поощрять спрос) и подойдем к такому мощнейшему стимулятору экономического роста, каким налогообложение может являться. Оно тоже способно стать экономическим электричеством, но — другого рода: не «от плюса» [денег], а, как и положено, «от минуса» [их же]. А не является оно им сегодня лишь потому, что стимулирующая (электрическая) функция налогов попросту не используется.
Используются функции устрашения и карательная, функция искусственной занятости проверяемых и проверяющих (действующая благодаря искусственному усложнению налогового механизма), используется в какой-то степени и функция «главная», то есть фискальная.
Хотя при запредельной запутанности налогов и коррупционности их администрирования уплачиваются они зачастую лишь потому, что сэкономить их нужно одним, а знают, как это делать,— другие, а именно специалисты, которых хозяева наняли, но заинтересовать участием в эффекте от налоговой оптимизации попросту забыли, на каковой жадной забывчивости весь бюджет государства порой и держится, о чем см. Приложение 2.
Имеет место даже функция общественного согласия — негласный договор богатых и полубедных: «Нам — офшоры, вам — единый налог*».
* Или иные формы упрощенного налогообложения.
Это все есть.
А вот функция экономического стимулирования производства не только вообще не используется, но и заменена противоположной — налоги, как правило, потихоньку производство убивают, при этом все отчего-то полагают, что иначе, мол, и быть не может.
А ведь может. Будь у налогов функция исключительно фискальная, их вполне можно было бы заменять (иногда, впрочем, это и делают) все той же допечаткой дензнаков, накручивая инфляцию виток за витком и порождая такой «инфляцией вместо налогов» то самое экономическое электричество...
Но мы снова отвлеклись. Все равно человечество пошло иной дорогой — в том числе, видимо, и потому, что не прочь порой использовать и другие налоговые функции.
Так вот, о функции стимулирования.
Нет, речь не пойдет о тупом и банальном снижении налоговых ставок. Это снижение, как правило, объясняется чиновничьим нежеланием заниматься вещами более полезными и серьезными, особенно — когда эта элементарная лень подкрепляется иногда дешевым популизмом («идти навстречу бизнесу», «проводить детенизацию» и пр.).
Ведь если рост налогов вызывает резкое уменьшение «световой» части бизнеса достаточно быстро, то каков временной лаг при обратном процессе, еще неизвестно. Движение знаменитой кривой Лаффера в обратную сторону изучено пока весьма слабо.
Да, когда в Украине начисления на зарплату составляли (в начале 90‑ых) 61% + 19% + 6% = 86%, и это только снаружи, а изнутри был еще подоходный до 50%; при этом зарплата входила в валовой доход, облагавшийся по ставке 22%, и в добавленную стоимость, облагавшуюся 28%,— тогда многие убежали в тень. С тех пор украинские налоги, разумеется, очеловечились (по крайней мере, их ставки) — но все ли предприятия/предприниматели вернулись из тени?
Ломать легче, чем строить,— и знаменитая кривая Лаффера, демонстрирующая снижение налоговых поступлений при «запредельном» росте ставок, иллюстрирует из этих двух процессов лишь первый.
Так что, если по-серьезному, речь должна идти не о ставках — их движение есть проблема скорее политическая, чем экономическая.
Речь о том, что должно облагаться.
2а. Обложение юр
Коль уж общество более всего нуждается в снижении затратоемкости производства, то налоги — как экономический стимул — именно затраты и должны облагать! Затраты, а не доходы! В том числе и те затраты, которые сегодня считаются «затратами за счет прибыли» — ибо условные различия «для производства/для себя» роли играть тут совершенно не должны.
То есть облагаться должен — видимо, с отраслевой дифференциацией ставок — практически весь оборот — за вычетом не потраченного, а висящего пустым грузом на счете/в кассе, но такого при инфляции не будет (и, когда-то, к тому же, оно все равно потратится и обложится!), и — главное — за вычетом дивидендов учредителей (а вот о том, у кого при этом обложится обычная зарплата — и вся ли,— разговор будет чуть далее отдельный).
Если что-то из этих дивидендов потратится не на товары человеческого потребления, а на средства производства, то при внесении их на предприятие они тут же обложатся — в качестве затрат получающего их юрлица, рассчитывающегося за них акциями или иными корпоративными правами (либо просто признанием задолженности перед учредителем), причем обложатся именно сразу (при переводе из спроса в производство), а не по мере долгоиграющей амортизации.
Но вот потраченный «на себя» доход физлица-инвестора, дошедший до него сквозь всю цепочку «учредителей учредителей» и прошедший через всю эту цепочку без обложения (дивиденды, выплачиваемые хозяевам, в том числе и юрлицам,— не затраты!) — не только ничего не потеряет (от самого «зарождателя») из-за всех «предшествующих» налогов, но и не обложится даже потом — у него самого как у физлица!
Вот тогда действительно будут привлекаться инвестиции (и внутренние, и внешние), причем именно туда, где потребительная стоимость наиболее велика по сравнению с затратами (а где она велика «слишком» — там диспропорции могут быть сняты через акцизы, но это уже частности).
Налоги на полученные в виде средств производства инвестиции помехой при этом не станут: при всеобщем обложении затрат (а не прибыли) это будет не исключением («специальным для инвестиций»), а нормой, компенсируемой последующим необложением результата.
Однако пока — часто просто путают базовый показатель и источник. Так, в СССР, когда все было державное, а предприятиям оставляли лишь фонды экономического стимулирования, прибыль (источник этих фондов) была фондообразующим показателем (в процентах от которого фонды исчислялись); сейчас же — когда всё, наоборот, принадлежит предприятиям, кроме налогов,— она, прибыль (тоже, кстати, источник), является показателем налогооблагаемым, то есть внезапно получила функцию противоположную...
Итак — речь должна идти об обложении затрат (т.е. фактически о налоге на покупки).
Масштаб предприятия, привязка к которому для налогообложения весьма важна, затраты характеризуют ничуть не хуже, чем доходы, однако в отличие от обложения доходов обложение затрат, во-первых, безвредно, а во-вторых, полезно.
Да и с точки зрения социальной справедливости обложение потребляемых ресурсов, созданных не предприятием, более справедливо, чем обложение того, что оно создало само.
Правда, эти ресурсы были и так уже оплачены — но только поставщику, а создавало их общество в целом. Вот и оплатить их предприятие должно обществу дополнительно — через налоги непосредственно, а не через те, которые бесконечной цепочкой поставщиков то ли уплатятся, то ли нет.
Обложение же прибыли — если отойти от марксизма (в который как раз такое обложение чудесно вписывается) — это обложение не присвоенной «прибавочной стоимости», а эмерджментного эффекта от выстроенной предпринимателем на свой риск производственной системы, в которой сегодня так нуждается общество, не имеющее права быть неблагодарным настолько, чтобы этот эффект еще и облагать.
Словом, резать золотоносную курицу не только глупо, но и несправедливо — то есть требование справедливости обложению затрат (а не прибыли/дохода) как минимум не мешает. При этом такое обложение еще и (на данном экономико-историческом этапе) действительно эффективно.
Что касается угрозы кумулятивного эффекта (вследствие взимания налога на затраты, в которых уже сидит налог на затраты, и т. д.), то даже взносы,— правда, мелкие,— которые вообще берутся от выручки, ни к какой кумулятивной трагедии не приводят — значит, все дело в ставках, устанавливая которые государство обязано учитывать фактическую многократность налогообложения.
Другое дело, что преимущество здесь получат вертикально интегрированные производства: у них не будет лишних многоэтапных закупок с накрутками на каждом этапе, в частности, и налога на затраты.
Впрочем, выгодны такие производства и сейчас — из-за один раз (а не многократно) накручиваемой рентабельности, благодаря чему цены становятся конкурентоспособными. Так что принципиально ничего здесь не изменится, просто выгодность интегрирования увеличится.
Вот и очень хорошо: при вертикальном интегрировании происходит снижение стоимости за счет ликвидации самой никчемной составляющей цены — прибыли, связанной не с созданием товара, а с разветвленной производственной структурой, из-за чего на одну и ту же продукцию процент рентабельности накручивается неоднократно.
Да, расцветут и комиссии/поручения, а также всевозможные обработки давальческого сырья — и хорошо опять, причем по той же причине: никаких лишних-повторных реализаций сырья и материалов с сопутствующими им на все это накрутками!
В результате инвестиции пойдут не на производство полуфабрикатов, а в крупные вертикально интегрированные комплексы. Это еще один позитив обложения затрат.
(Когда же самоедская экономика работает сама на себя, а не на конечного потребителя, это не экономика, а аналог такого ресторана, где повара готовят только себе.)
Далее. При обложении затрат импорт тем самым, как и принято в Европе, обложится (подобно всяким иным приобретениям), а экспорт тем самым, как тоже там принято, под обложение не попадет.
Просто импорт при этом будет облагаться наравне с прочими затратами, а не в качестве исключения именно для импорта; льготироваться же будет любая продажа, а не только за рубеж.
Заодно при обложении затрат не будет проблем с обложением бартера, бесплатных передач и дешевых продаж, которые при обложении доходов вынуждают придумывать некие обычные цены. Перечисления офшорам опять же становятся бесполезны: они лишь увеличивают облагаемые затраты.
(Кстати, спрятать затраты предприятиям будет сложно: ведь их контрагентам вовсе не нужно уменьшать доходы.)
Обложение суммы затрат должно означать обложение по моменту их понесения: нашлись деньги на закупку — пусть найдутся и государству. Хотя возможен, конечно, и механизм беспроцентной отсрочки налоговых обязательств — особенно для новеньких или для «долгоиграющих» производств с длительным циклом.
Принципиальным вопросом является общее количество «существенных» налогов. При сохранении налога с доходов физлиц, к которому мы сейчас подойдем, и акцизного сбора (с необходимостью какового мы уже согласились выше), все прочие налоги, сборы и отчисления-начисления, идущие различным бюджетам/фондам, вполне могут быть объединены в один — этот самый налог на затраты,— а уже само государство пусть делит его между бюджетами и фондами, как хочет.
Просто при определении ставки фактор единственности данного налога будет, конечно, учтен (наряду с упомянутым ранее фактором кумулятивности, действующим уже в обратную сторону).
Конечно, упрощение налогового механизма (коль будет единственный для большинства видов продукции налог), породит проблему занятости высвободившихся бухгалтеров, налоговиков, консультантов, аудиторов, etc.— им останется в основном лишь следить за соответствием ставки виду деятельности. Зато решится проблема более важная: чем обложение проще, тем труднее его обойти.
Да и с коррупцией бороться при простом законодательстве гораздо проще — см. Приложение 3.
Кроме того, уменьшение расходов на содержание налогосчитательных служб явится самостоятельным фактором снижения затрат на производство.
В общем, упрощение — это как вежливость: и дорого ценится, и дешево стоит.
2б. Обложение физ
Теперь перейдем к обложению людей. У них в эпоху использования экономического электричества и стимулирования спроса как раз расходы-то облагаться не должны. Под налог должно попасть лишь накопленное-непотраченное плюс обложиться должен знаменитый «паразитизм в квадрате» — вывоз капитала.
Поэтому из полученного физлицом дохода при определении базы обложения должны вычитаться затраты этого лица: крупные — по чекам, подтверждающим такие расходы (вариант: только при покупке отечественных товаров — как дающих работу не просто торговле с инфраструктурой, но и производству), мелкие же траты — по нормативу.
Но вот для расчета пенсий, больничных и пр. затраты вычитаться не должны, все равно источником их, пенсий, выплаты будет, в основном, не этот налог.
У предпринимателей же, особенно — оказывающих услуги, налог вообще может стать минимальным: затрат нет или почти нет, а налог на себя предполагает возврат по чекам. Вот и замечательно: это бонус за конечный спрос без его перекидывания на чужие плечи, за ускорение тем самым работы экономического электричества, за то, что реальный конечный спрос этот скромный предприниматель создает больший, чем завод-гигант (имеющий кучу перепродавцов), хотя денег имеет гораздо меньше.
Что же до завода, то пока его деньги не стали частным доходом физучредителя или работников, потраченным внутри страны (именно так!), они должны облагаться.
Ну а обложение сегодняшнее основано не на смысле, а на дурных привычках. Кто-то где-то что-то придумал, а потом — все взялись перенимать чужое у чужих, не думая, зачем оно.
В почти всём бывшем СССР (кстати, меньше всего в России!) точно так же когда-то переняли импортный бухучет, фактически ухайдокав всю реальную бухгалтерию.
Это при том пещерном уровне понимания бухучета, из-за которого до сих пор дебет определяется (в учебниках!) как левая часть счета, а кредит — как правая!
Никому при эдаком ботиночном определении и в голову не приходят такие дефиниции, как «часть счета, размещаемая в левой его части и отражающая влияние хозоперации на изменение баланса в пользу актива» (это для дебета; для кредита — «в правой» и «в пользу пассива»). Тогда бы и смысл двойной записи стал понятнее по своей сути, но зачем оно всё...
И с этим-то менталитетом глупой мартышки все лямзят друг у друга модные очки!
Ну и что через них видно? Когда налогообложением в применении к физлицам убивается спрос, которого и так не хватает, а в применении к юрлицам — снижение затрат, столь еще необходимое... Да — и спрос/доход (для физлиц), и снижение затрат (для юрлиц) фактически являются сегодня базой налогообложения!
Разумеется, при обложении затрат зарплаты, то есть тот же спрос, давятся тоже. Поэтому облагаться доходы физлиц при такой схеме должны только у физлиц, то есть однократно,— наравне со всеми прочими затратами, а не в качестве самой облагаемой составляющей цены и выручки.* Тогда центр налоговой тяжести будет все-таки смещаться (как и в ситуациях с импортом/экспортом — см. выше).
* Кроме того, напомним, что часть этого налога (приходящаяся на приобретение в своей стране товаров/услуг) будет возвращаться. (Допускаем, что получатели дивидендов, не облагаемых и без всяких чеков, будут чеками «делиться». Ну и ладно, не жалко. Лишь бы покупали...)
Итак, коль оплата труда облагается «как бы» у людей (хотя «налоговыми агентами» при этом будут, очевидно, по-прежнему выступать выплачивающие зарплату предприятия), то у предприятий как самостоятельных плательщиков она облагаться еще раз в составе затрат уже не должна.
В конечном итоге бюджеты и фонды будут удовлетворяться, таким образом, за счет обложения материалов у юрлиц и непотраченных/вывезенных доходов у физ.
Задачей общества является стимулирование не только снижения затрат (всех!), но и увеличения спроса. Обложение (которое получается в сумме у предприятий и работников) всех затрат, но с вычитанием из облагаемой базы суммы осуществленных конечных закупок, позволяет решить приведенную задачу идеально. Ну — почти идеально.
Спрос отложенный обложился и через инфляцию (см. выше), в том числе у предприятий, и через непосредственное обложение «денежных остатков» у физлиц; спрос же «переложенный» — переложенный на поставщиков,— который превратится у них (или у их поставщиков и т. д. по цепочке) в спрос реальный лишь когда станет чьей-то зарплатой, обложился у юрлиц в качестве затрат и при этом «по пути» к спросу реальному тоже теряет в весе — благодаря опять-таки инфляции.
Возможно, постепенно общество придет к тому, что ставка обложения затрат при этом должна быть для всех предприятий и отраслей все-таки одинаковой — не только для простоты, хотя и это уже, как отмечалось, самоценно, и не только для предотвращения злоупотреблений, но также исходя из экономической сути обложения затрат: всякое перечисление юрлицом на сторону, а не «живым людям» тормозит реальный — конечный — спрос и влечет — вместо электричества — самоедство экономики, причем влечет в равной степени — независимо от вида деятельности.
Пусть капиталы перетекают туда, где самоедства меньше,— в вертикально интегрированные комплексы или в услуги, это будет и справедливо, и эффективно.
Ну а насчет конкретных этапов реформы (если переводить теорию таки в практическую плоскость), а также о ее дополнительных слагаемых, взаимосвязях и сопутствующих нюансах — см. Приложение 4.
***
Может быть, конечно, на самом деле всё не так однозначно. Возможно даже, что наоборот: все однозначно не так. Но и тогда — просто не учитывать всего сказанного никак нельзя. Другое дело, если некие контраргументы будут сильнее (не то спрос не нужен, не то затраты это конечное счастье)...
В любом случае функция будильника это будить. А что он сам себе думает и какова его собственная точка зрения — не так уж и важно.
Постоянный адрес материала http://samoe.in.ua/index.php?pub=323